Закуток оказался не пуст — здесь, под конусом вытяжки, засели оба химика. Кислый, очевидно окончательно тронувшись, забавлялся с ржаными колосками. Лом в мясорубке перекручивал какую-то очень подозрительную расти- тельную массу. Сумрак темного уголка разгоняло мерцание монитора ноутбука, оттуда на убогую обстановку кустарной лаборатории по-коровьи таращилась практически голая девица, демонстрировавшая свои неестественно правильные формы на фоне явно пластмассовых пальм. Музыка, доносившаяся из динамиков, резала слух своим искренним дебилизмом, слова и вовсе было не разобрать — там, похоже, вместо певца поставили беззубого маразматика зачитывать инструкцию по вторичному использованию туалетной бумаги.

Добрыню тут явно не ждали. Кислый при виде мэра отвесил челюсть до пупка и судорожно попытался спрятать огромную кучу колосков своим телом. Лом, отвесив челюсть еще ниже, уронил тлеющую самокрутку за отворот рубахи и отодвинулся от мясорубки с таким видом, будто пытался доказать, что не имеет к происходящему ни малейшего отношения. И вообще, совершенно случайно сюда зашел, ровно за пятнадцать секунд перед Добрыней, а все, что при нем найдут, происки коварных врагов — подкинули гады.

Добрыня едва удержался от горестного вздоха. Подумать только, от этих людей зависит не только его жизнь, но и будущее всех землян. Ну не смешно ли?

Не смешно.

Два химика-наркомана в данный момент были его единственным шансом победить заговорщиков. Кроме них, у него сейчас нет никого и ничего. Ну что ж, будем работать с тем, что есть.

Добрыня, бросив на Лома испепеляющий взгляд, приглушенно сообщил:

— Привет, химики. Меня надо накормить и спрятать.

Глава 17

Тройка ваксов, поработав секирами, расчистила от кустарника кромку берегового обрыва. Олег, встав на краю, оценил спуск как удовлетворительный. Глубина тут приличная, погрузка в лодку пройдет без проблем.

Лодка уже приближалась — парочка гребцов гнала корабельную шлюпку не слишком быстро. Но полную команду брать невыгодно, иначе за два рейса всех не перевезти. Сам корабль видно не было, можно было различить лишь сигнальный флаг на кончике мачты, выглядывающей из-за зарослей длинного острова, вытянувшегося вдоль фарватера.

Обернувшись к своим людям, Олег приказал:

— Первыми перевозим группу Риты и Мура, и народ из второго отделения, кто поместится. Остальные ждут воз вращения шлюпки.

Помахав рукой, он крикнул гребцам:

— Ну что новенького? У нас утренняя связь пропущена, не слышали ничего.

— Да вроде бы все тихо. Капитан вообще ничего не рассказывал, значит, новостей нет.

Ладно, до обеденной связи еще часа два — удачно пришли. Там, наверное, Добрыня все же появится, и уже на нормальной рации можно будет решать вопрос с отрядом Макса, да и вообще, о дальнейших перспективах этой экспедиции.

«Варяг» располагался между двух островков. Корабль, уткнувшись носом в песчаную мель, чуток перекосился на корму. Ритмичное всхлипывание ручной помпы красноречиво свидетельствовало, что в трюме наблюдаются проблемы.

Олег не стал джентльменски помогать переправлять на палубу женщин — первым покинул шлюпку, подскочил к капитану:

— Платов, ты зачем корабль на мель загнал?

— Не мель это, а так… ерунда, лебедка одним рывком сдернет. Зато у нас теперь легкий дифферент на корму, и вода не плещется по всему трюму. Оттуда без проблем откачиваем.

— Что, так много воды?

— Сейчас нет, но если пойдем на моторе, от вибрации хлынет потоком — только успевай качать. Станину повело, центровки нет, да и сальники успело пожевать. Мы кое-как подлатали, но это же не шутка — нужно снимать дизель и вытаскивать вал из шахты. Потом станину перекреплять и заново центровать. Это неделя авральной работы, если у поселка все делать.

— Да-а-а… дела. Значит, тихим ходом можно двигать, да и то, если аккуратно.

— А если вал заклинит, вообще за весла придется браться — по старинке. Весла, кстати, на этой галере есть.

— А кнуты для гребцов? — уточнил Олег.

— Найдем, — подмигнул Платов.

— Ты распорядись насчет хорошего обеда — вон Рита со своей голодной командой готова доски грызть.

— Давно распорядился, как только увидел ваш сигнальный дым на берегу.

Мэр островитян прожил интересную жизнь. Даже на Земле у него бывали достойные приключения, а уж здесь вообще столько хлебнул всякого, что хоть мемуары пиши. Но некоторые эпизоды описывать в мемуарах было бы затруднительно, иначе бы это выглядело как жизнеописание барона Мюнхгаузена.

Вот и сейчас он переживал именно такой эпизод — с кучей гротескных элементов и неправдоподобным антуражем. Жертва бунтовщиков, восседающая на пьедестале из взрывчатки — слишком сильный ход для правдоподобной мемуаристики. Придется в мемуарах об этом умалчивать.

Как и о вредных привычках своих соратников.

Лом спрятал свергнутого мэра в какой-то низкой кладовке, заставленной разным хламом. Добрыня в потемках присел на штабель кирпичей (ну зачем этим мутным химикам кирпичи в кладовке хранить?) и терпеливо ждал обед. Дождался. Кислый принес глиняную миску с доисторической, почти засохшей кашей, половинку копченого угря, пару луковиц и черствую гороховую лепешку. В качестве подноса химик использовал грязную доску.

Лом, подсвечивая на «поднос» масляной лампой, щедро предложил:

— Угощайтесь.

Добрыня, при свете лампы оглядев свое убежище, удивленно уставился на то, что использовал в качестве стула:

— Это что за ерунда?! Слитки золота?!

— Да откуда у нас столько золота может быть? — возмущенно заявил Кислый. — Это сусаль. Сусальное золото. Его как позолоту можно легко использовать.

— Ну надо же… И зачем же вы, ушлепки, кирпичи позолотили?

— Это не кирпичи, это пикринка прессованная, — пояснил Лом.

— Пикринка?

— Ну кислота пикриновая. Взрывчатка для бомб и торпед. Забыли, что ли? Я ведь сто раз говорил, что она покруче тола и попроще в изготовлении.

— Да нет, я помню, — очень тихо произнес Добрыня, обреченно покосившись на свой «стул». — Лом, а зачем взрывчатку золотом покрывать?

— Да разве это золото? Тут его совсем децел — голимая сусаль. Пикринка ведь капризная зараза и химически активная. Ей контачить нельзя ни с чем, особенно с металлом, иначе пойдет реакция и образуются соли — пикраты. Сама пикринка надежная, по ней можно молотком бить, и стерпит. А вот пикраты не такие — возле них даже чихать нельзя. Надо бы лак придумать, чтобы покрывать им внутренние стенки снарядов, да руки еще не дошли до этого. Вот и пришлось с сусалью и маслом мудрить. Золото ведь химически инертное, так что вряд ли пикринка начнет реагировать.

Пояснения Лома не добавили Добрыне оптимизма. Он с нескрываемой опаской уточнил:

— А вот этой взрывчатки… Вот если вся эта взрывчатка рванет, то что тогда будет?

— Здесь? Здесь вообще ничего не будет. А поселок уцелеет, не переживайте. Так, может, крыши местами посрывает.

Обедать Добрыне резко перехотелось.

— Ребят, а пивка у вас в хозяйстве нет?

— Нет. Но если что, могу в поселок сбегать, у Паука должно быть в заначке, ему для вас не жалко, — предложил Кислый.

— Цыц! В поселок побежишь, конечно, но там про меня ни слова. Так вы точно не знаете, что там вообще творится?

— Откуда нам знать? Мы с утра не выходили, и никто к нам не заходил. Деда Антоныча только видели, этот ходячий радикулит каждое утро по Хрустальной бродит с удочкой. Но он ничего не говорил.

— Кислый, ты в поселок часто бегаешь, все там знать должен. Знаешь, где изба Олега?

— Конечно, знаю.

— Э нет, — Добрыня хлопнул себя по колену, — тебе нельзя с Аней разговаривать, ты же полный дурак, все запорешь.

— А вы записку напишите, — предложил Лом.

— Идея! Давай бумагу или что у тебя там вместо нее!

— Вот бумага есть. И карандашик свинцовый имеется. Добрыня недолго размышлял над посланием. Жена у Олега не дура, сама должна придумать способ. Так что текст вышел несколько неконкретным: «Аня, шайка Гната и Абаева убила Левкина и чуть не убила меня. Я чудом спасся. На обеденной рации дай знать мужу, что в поселке не все ладно. Но осторожнее, они без присмотра рацию не оставят. Так что, кроме Олега, никто не должен ничего заподозрить. Придумай что-нибудь, ты же у нас умница. Твой Добрыня».