Он на всю жизнь запомнил свой юношеский позор, когда погнал бульдозер работать на крутой склон — требовалось проделать разведочную расчистку. Тогда над ним неплохо посмеялись рабочие, грубо, но доходчиво объяснив невозможность этого мероприятия. Больше он таких ошибок не допускал. Впрочем, с его приятелем вышла история покруче: мужики, подшутив, объяснили, что компрессор, установленный на тележке, можно завести, лишь разогнав на буксире. Молодой специалист не раз наблюдал, как технику заводят «с толкача» и нисколько не усомнился в их словах. Смеялись над ним долго, а прозвище Заводила пристало прочно.

Все эти «университеты жизни» не могли заменить соответствующего образования, но, как и у всякого геолога, у Олега было хорошо развито пространственное воображение, что очень помогало в подобных расчётах. Да и мельницу нельзя считать слишком сложным сооружением — для её проектирования не нужно быть гением.

Поработать над чертежами Олегу не дали: за тростниковой дверью кашлянули, приглушённый бас поинтересовался:

— Можно?

— Открыто, — буркнул Олег: замков на двери, плетённой из тростника, не было.

Отец Николай почему-то облачился в свою видавшую виды рясу, и не один явился — за ним, пригибаясь в низких дверях, вошли Алик и Руслан Поляшенко. Этого толстяка Олег знал мельком — он был вождём приличного поселения на левом берегу, чуть ниже по Фреоне. Но пока Олег гулял по землям Хайтаны, тот решил присоединиться к Добрыне со всеми своими людьми. Всё его общение с Олегом ограничилось рукопожатием и парой слов при знакомстве, так что непонятно, почему он сюда пришёл. Священник практически родственник, с Аликом они давние знакомые — с первого дня пребывания в этом мире, а вот Руслан…

Странный гость.

Однако Олег не подал виду, что удивлён. Мало ли что? Может, человеку интересно поговорить со столь знаменитым путешественником и победителям каннибалов. Газет и телевидения здесь нет, да и в любом случае новости лучше всего получать из первых рук, если не хочешь довольствоваться разными слухами. До Олега уже доходили разные фантастические подробности его похождений. В частности, поговаривали, будто, убегая от хайтов, он питался сырым мясом убитых врагов, так что удивляться желанию умного человека пообщаться без глупых посредников не стоит.

Угощать нечем, выпивки нет, так что ритуал гостеприимства упростился до минимума: Олег просто кивнул в сторону чурбачков, используемых вместо стульев. Гости присели, тут же потекла неторопливая беседа. Говорил лишь священник, да Алик изредка поддакивал — в разговоре чувствовалась недосказанность, натянутость. Люди явно говорили не о том, о чём хотелось бы, просто выполняли стандартный ритуал «завязки разговора». Олег спокойно рассказывал, как прошло плавание, сколько деревень ваксов уничтожено в ходе беспрецедентного геноцида, каковы каннибалы в бою и как относятся к уничтожению своих поселений. Стандартный треп с очевидцем событий, даже подоплёку никто не поднимал — точно так всё мог рассказать любой рядовой лучник.

Первым сворачивать со стандартного русла беседы с возвратившимся путешественником стал Руслан. Этот немолодой мужчина молчал на протяжении всего разговора, но слушал очень внимательно, то и дело бросая на Олега колючие взгляды, щуря свои маленькие водянистые глазки. Парень не удивился, когда толстяк невпопад хриплым голосом произнёс:

— Олег, ты вроде раньше здесь самым главным был?

— Да, но очень давно. В самом начале, когда только обживаться стали, там, на острове. Добрыни тогда ещё не было, он позже приплыл, с севера, от самых земель хайтов.

— А зачем же ему власть уступил?

Олег, не понимая, куда он клонит, недоумённо пожал плечами:

— А зачем она мне? Здесь власть — не льготы, а дополнительные обязанности. Вы на Добрыню посмотрите: я иногда не пойму, спит ли он вообще когда-нибудь? Да и талант особый нужен: здесь не Земля, вождь должен не языком в Думе махать, а реально на месте заботиться о подчинённых, координируя их деятельность и подавая пример. От правильного руководства зависят и существование посёлка, и наши жизни. Нет, такую ответственность мне не потянуть, вот и уступил место Добрыне. Да и людей он немало с собой привёл, с трофейным оружием. Реально его группа посильнее моей была, но он вопрос руководства поднимать не стал. Я потом сам решил.

— А зря, — бросил Руслан. — Как по мне, так ты всё же получше него будешь.

— Это почему же? — уточнил Олег, постепенно начиная понимать, к чему весь этот разговор.

— Скажи, ты бы решился переносить посёлок на берег, причём на правый?

— Но ведь другого выхода не оставалось. Старый располагался неудачно, его сильно подтапливало, а на левом пришлось бы долго расчищать поля от леса и кустарников, там нет степных участков.

— Я не о том, — поморщился Руслан. — Ходят слухи, что ты возражал против переноса…

— И как бы я это мог сделать? — удивился Олег. — Меня и близко здесь не было во время переезда, я пришёл, когда всё давно свершилось.

— Да, так и есть. Но всё же потом ты высказал Добрыне своё мнение.

Олег не удивился информированности собеседника. Нет, он не подозревал Аню в излишней болтливости, просто стены, как известно, имеют уши. Да и стенами это назвать трудно — какие-то тонкие перегородки из тонких жердей и листьев камыша; проходя мимо хижины, можно без труда расслышать даже тихий разговор. А законы людской молвы просты: всякую информацию она трактует вовсе не в угоду истине, разве что истина слишком скандальна и способна возбуждать нездоровый интерес без всякого искажения.

Неудивительно, что несколько безобидных слов слухи превратили в спор с вождём, где Добрыне было указано на его ошибку. Говорить, что всё было не так, бесполезно — не поверят. Да и любопытно, что будет дальше. Олег уже понял, что столкнулся с проявлением оппозиции. Руслана он доселе не знал, но ничего нет удивительного в том, что бывший вождь недоволен нынешними порядками. Добрыня держал власть намертво, немалая часть решений принималась им единолично, а это вряд ли понравится тем, кто привык к более значимым ролям.

С отцом Николаем тоже всё ясно: священнику очень не по нраву оголтелый атеизм вождя. Он мог бы это стерпеть, однако не в этом случае: Добрыня думал о религии в последнюю очередь и отказался выделить даже несколько рабочих на возведение временной часовенки. И к проекту строительства храма отнёсся без малейшего энтузиазма. Поп давно уже махнул на «зятя» рукой и больше не пытался вести в молодой семье религиозную пропаганду, довольствуясь тем, что молодые хоть обвенчались без споров, но Олег помнил о старых разговорах, где нет-нет, а проскакивали намётки грандиозных замыслов. Отец Николай воспринял всё случившееся ни больше ни меньше как божественный промысел и подумывал о наведении православных порядков сперва среди землян, а далее мечтал нести слово Божье язычникам и от вождя ожидал поддержки своих замыслов. А ведь он далеко не одинок — у него небольшая, но преданная паства. Даже некоторые атеисты под влиянием переноса в новый мир стали истинно верующими и хорошо, если православными. По левобережью, как грибы после дождя, множились разные культы — новые секты возникали чуть ли не ежедневно, и далеко не все основывались на христианстве.

Наибольшее недоумение вызывал Алик. В последние месяцы он носа не высовывал из кузни, все его интересы почти исключительно вертелись вокруг молотов и наковален. Чем он недоволен, непонятно… Хотя, не исключено, что ему попросту жаль кузню, брошенную на острове. За зиму её существенно улучшили, оборудовали разными полезными приспособлениями. Вышло очень неплохо: всё на месте и очень уютно. Олег смутно припоминал, что Алик до последнего не хотел покидать остров — кузнецы работали ещё несколько дней после всеобщего исхода, и он предлагал вообще оставить их там и дальше, под прикрытием стен. Но Добрыня не согласился, а стены сейчас почти полностью разобраны — брёвна перевезли в новый посёлок.

Все эти мысли пролетели в голове Олега за несколько мгновений, пока он тщательно подбирал слова ответа. Ему не хотелось испугать «оппозиционеров» резкой отповедью, но и строить из себя обиженного не стоит.