Система была не слишком эффективной и в голодный период почти не работала, однако кое-как регулировала жизнь общины. Без неё всё основывалось на простой принудиловке. Да и с ней хватало жёстких решений — те из людей, кто, лодырничая, не отрабатывал свою пайку, из посёлка изгонялись. Многие считали себя обделёнными, крича, что их труд низко оплачивается, другие сетовали на наказания за провинности, из-за чего лишались очков. Понятно было, что долго такое положение вещей не продлится. Пока что противоречия приглушались опасностями и неустроенностью, но бесконечно подобная помесь военного коммунизма с социализмом действовать не сможет, это понимали многие.

В общем, врагов Добрыня завёл немало, но ничуть не волновался и упрямо совершенствовал свою систему, что нравилось далеко не всем. Любителей рассуждать над устройством общества на Руси всегда хватало, так что идею вождя критиковали на каждом углу. Однако Олега в эти свары не втягивали — это был первый раз.

— Я не говорю о том, что надо скинуть Добрыню, — поспешно произнёс Руслан. — Но, с другой стороны, на него слишком много навалилось. Почему бы не создать совет из нескольких наиболее грамотных и уважаемых мужиков?

— Так ведь подобное уже есть, — удивился Олег. — Раз в неделю собирается большое совещание, на нём присутствуют от десяти до двадцати человек. Кроме того, почти ежедневно проводятся текущие планёрки, где обсуждают сиюминутные проблемы. А по особо важным вопросам вообще общий сбор трубят, как тогда, перед переселением.

— Да, но всё это стихийно. Добрыня приглашает на эти совещания кого захочет, никакого порядка при этом нет.

— Бред! — отмахнулся Олег. — Туда может прийти любой человек, у которого есть что сказать, а руководители производственных объектов являются в обязательном порядке. Вон, Алик там постоянно сидит как главный кузнец. Так что, по-моему, как раз всё нормально. Чем должен заниматься этот твой совет?

— Ну-у… Обсуждением долгосрочных вопросов, вынесением по ним своих мнений, обязательных для исполнения. Добрыня не будет слепо тыкаться при появлении новых проблем, мы сообща определим самый эффективный метод их решения.

— Понятно, — усмехнулся Олег. — Что-то вроде сборища болтунов, которые ни за что не отвечают, но при этом власти у них столько, что могут приказать вождю. Позиция удобная: ведь можно трубить о своих задумках, призванных улучшить нашу жизнь, и не думать о реальности их исполнения. Зачем? Ведь есть Добрыня, вот пусть хоть расшибётся, но сделает, в противном случае можно его обвинить в игнорировании интересов жителей. В таком совете я не вижу ни малейшего смысла. Сам Добрыня сейчас практически ничего не придумывает. Он слушает наши мнения, видит проблемы и принимает оптимальные, по его мнению, решения. Если кто с ними не согласен, то спокойно может оспорить. Избран вождь всеобщим голосованием, своей властью не злоупотребляет, люди им довольны. Громоздить бюрократический аппарат, существующий исключительно сам для себя, смысла нет. Руслан, с тобой мне всё понятно: на Земле ты был госчиновником среднего пошиба, одним из винтиков бюрократической машины и никак не свыкнешься с мыслью, что всё это осталось в прошлом. Но от тебя, Алик, таких разговоров не ждал. Ну зачем тебе звание члена совета самых почтеннейших старейшин Бананового острова? А?

Кузнец оторвался от созерцания кусков исписанной коры, неловко заерзал на месте:

— Да мне ничего и не надо. Просто Добрыня слишком много на себя берёт…

— Ну так скажи ему прямо в лицо, а не шушукайся по углам. До этого момента ты вызывал у меня гораздо большее уважение. Возьми и поставь вопрос ребром на первом же совещании или даже на планёрке.

— Да ну его, — отмахнулся кузнец. — Пусть что угодно творит, лишь бы мне палки в колёса не ставил. Мы целую зиму с кузней корячились, а потом пришлось всё бросить в один день.

— Но ты же сам понимаешь, что здесь работать будет лучше, появляются новые возможности.

— Да я теперь и не спорю. Просто как-то не задумывался до сих пор…

— Отец Николай, а вы? Вам этот совет нужен не больше, чем в миске дырка. Не сомневайтесь, там будут одни атеисты, разве что с собой удастся протащить кого-нибудь из верующих, но всё равно особой роли это не сыграет.

Священник, до этого момента не проронивший ни слова, вздохнул:

— Да понимаю я. Только некрасиво это. Есть у нас верующие, и немало, но даже часовенку не дают построить. Понятно, не хватает людей, но ведь я много и не просил. Верующие согласны работать в личное время, по вечерам, только разрешение надо. Мы часовенку за неделю-другую поставим, не в ущерб остальным.

— Без ущерба не получится, — возразил Олег. — Люди работают по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки, а потом им придётся ещё час-другой вкалывать на возведении часовни. После таких нагрузок работники из них будут никудышные, и на ответственное дело не поставишь: задремлют на стене да и грохнутся вниз. Вот и пойдут травмы да смерти. К чему спешка? Вера — это не здания церквей, истинно верующий не имеет ничего против, если служба проходит под открытым небом. Первые христиане вообще в катакомбах свои ритуалы проводили. А когда покончим с этой спешкой, то не часовню, а здоровенный храм соорудим. Не сомневайтесь, обязательно сделаем. Дело даже не в религии — это определённый символ благополучия и напоминание о нашем происхождении. Сами знаете, ведь на ваши службы ходят не только верующие. По сути, у нас и ходить-то некуда: театры и рестораны остались на Земле.

Дверь распахнулась, на пороге выросла Аня. С удивлением осмотрев собравшуюся компанию, она вопросительно уставилась на Олега. Тот невозмутимо произнёс:

— Вот и хозяйка пожаловала. Проходи, чего встала?

— Я вам не помешаю? — уточнила Аня.

— Не помешаешь, — заявил отец Николай, поднимаясь. — Мы уже уходим.

Руслан, бросив на Олега разочарованно-осуждающий взгляд, первым прошёл на улицу, едва протиснувшись в дверной проём. За ним поспешил священник. Алик, неловко переминаясь, попросил:

— Ты не покажешь мне чертежи, когда закончишь?

— Обязательно. Без тебя я вообще не закончу: многое придётся уточнить, и на местности мы с тобой глянем.

Обрадованный кузнец выскочил, позабыв захлопнуть за собой дверь.

— Все будто пещерные, — недовольно прикрикнула Аня ему вслед и, прикрыв вход в жилище, сообщила: — Сегодня меня первый раз попытался комар укусить.

— Выбрал самую вкусную добычу, — улыбнулся Олег.

— Лето скоро, комаров здесь немало будет.

— Нет, здесь их будет не больше, чем на острове. Плавней поблизости нет: от ближайших километра полтора, а далеко от своих рассадников они не улетают. Я летом здесь бывал, вместе с Ритой, искали железную руду. Полчищ комаров не было, а вот пониже, в лесу, их хватало.

— Я помню ваши походы, — кивнула Аня и нахмурилась. — До сих пор без ревности вспомнить не могу. Ты бродил с этой красавицей по нескольку дней, а я сидела на вышке, высматривала тебя во все глаза и кусала губы.

— Ревнивая львица, — едва не смеясь, ответил Олег. — Ничего, мне как раз такие нравятся.

— Отравлю мухоморами! И вообще, не уклоняйся от темы! Честно признайся, что у тебя было с Ритой?

— Сто раз тебе рассказывал, что ничего. И вообще, красивой её назвать трудно.

— Не знаю, по мне — очень даже симпатичная.

— Ты не мужчина, чтобы судить о таких вещах. Она — отличный товарищ и великолепный боец, пожалуй, лучший, кто у нас есть, если не считать арков. Её навыки в наших условиях просто бесценны. Но как женщина мне она безразлична. Я всегда был равнодушен к подобным амазонкам: по мне, красивая девушка не может быть столь мускулистой и настолько хладнокровной, что, не моргнув глазом, способна перерезать глотку кролику, или выпустить стрелу в человека. Так что твоя ревность беспочвенна.

— С трудом верится, — непреклонно произнесла Аня. — Такой бабник, как ты, должен кидаться на всё, что носит юбку.

— Навет! И нелогично: ведь, кроме как на тебя, я ни на кого не кидался. Какой же я после этого бабник? И вообще, Рита носит брюки, в юбке я её никогда не видел.